!"No Borders"! Форум сексуальных меньшинств

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.



Мифология

Сообщений 61 страница 72 из 72

61

Герои
Тезей

"Царь Афин Эгей дважды был женат, но ни одна из жен не родила ему детей. Однажды он отправился в Дельфы, чтобы вопросить оракула о том, как получить наследника престола, но ответ, данный ему, был темным, и никто не брался его истолковать. Эгей отправился в Троисену к царю Питфею, известному своей мудростью. Питфей разгадал смысл пророчества, состоявший в том, что Эгею предстоит стать отцом сына — величайшего из героев Афин. Желая стать причастным к этой славе, Питфей отдал в жены царю Афин свою дочь Эфру, и та родила сына, нареченного Тезеем. Вскоре распространились слухи, что истинным отцом младенца является сам Посейдон.

Эгею пришлось удалиться в Афины, поскольку его ближайшие родственники собирались овладеть его царством. Оставляя Троисену, он закопал в земле свой меч и пару сандалий, привалил их сверху скалой и приказал жене привести на это место сына, когда тот достигнет такой силы, что будет в состоянии сдвинуть эту каменную глыбу. С мечом и сандалиями Тезей должен будет явиться в Афины, а до тех пор ему не следует знать о своем происхождении.

Когда Тезею исполнилось шестнадцать лет, мать повела его к камню, который юноша отвалил без труда и достал меч и сандалии. Эфра открыла сыну его происхождение и повелела отправиться к отцу в Афины. Мать просила Тезея добираться до Афин морем, поскольку сухой путь стал чрезвычайно опасен: здесь жили злые великаны и страшные звери. В прежние времена Геракл регулярно очищал землю от нечисти, но в тот момент он находился в Лидии, в неволе у царицы Амфалы, и оттого нечисть безмерно расплодилась на земле. Тезей, являвшийся родней Геракла по матери, с детства избрал его образцом для подражания и решил отправиться опасным путем, чтобы стяжать себе славу и явиться к отцу не безвестным юношей, а героем.

Первым его противником стал великан Перифет, сын Гефеста, поражавший путников огромной железной палицей. После короткой схватки Тезей поразил его и забрал себе палицу, ставшую с тех пор его постоянным атрибутом, подобно шкуре Немейского льва, которую носил Геракл.

На Коринфском перешейке к священному лесу Посейдона Тезей истребил злодея Синида, привязывавшего путников к согнутым соснам так, что выпрямляющиеся деревья разрывали несчастных пополам. Той же смертью погиб и разбойник, а впоследствии на месте гибели Тезей основал Истмийские игры.

В кромионском лесу Тезей убил громадного вепря — порождение Тифона и Ехидны, а у границ Аттики разбойника Скирона, скидывавшего путников, обманутых им, в бурные волны моря.

Далее он вступил в борьбу с Коркионом, гигантом, обладающим теми же свойствами, что и Антей. В Аттике Тезей избавил путников от коварного Дамаста, прозванного Прокрустом — «вытягивателем». Всех, попавших к нему в руки, Прокруст заставлял укладываться на ложе, и тем, для кого оно было коротко — обрубал ноги; если же ложе оказывалось слишком длинным, он бил путника и вытягивал ему ноги, пока ложе не приходилось тому впору. Тезей принудил Прокруста лечь на это ложе и, поскольку тело его было гораздо длиннее установленного размера, герой отрубил ему ноги. Перед тем как появиться в Афинах, герой попросил фиталидов, знавших тайные обряды, провести над ним обряд очищения от. скверны пролитой крови у алтаря Зевса.

Вид Тезея был непривычен для жителей Афин: его длинные одежды развевались, а пышные волосы падали на плечи. Работники, возводившие храм Аполлона, начали насмехаться над ним, назвав девушкой, разгуливающей по городу без провожатых. Разгневанный Тезей выпряг из стоявшей поблизости повозки быков и запустил эту повозку перед ними могучий герой.

Тезей, вступивший в дом отца, не был им узнан. Во дворце в это время хозяйничала злая колдунья Медея, бежавшая из Коринфа и обещавшая царю Эгею вернуть ему юность с помощью своего волшебства. Медея узнала пришельца Тезея и стала уверять дряхлого боязливого царя в том, что этот человек подослан врагами и его следует отравить. За столом Медея подала юноше кубок с отравленным питьем. Тезей же, желая сделать отцу сюрприз, вынул для резания мяса меч, по которому старик сразу узнал своего сына. Обрадовавшийся и ужаснувшийся Эгей сбросил на пол кубок с ядом и обнял долгожданного сына. Медея же, боясь мести, бежала из пределов царства Афинского.

Народ Афин радостно приветствовал своего будущего царя. Вскоре Тезею представился случай продемонстрировать свою силу и мужество. Пятьдесят племянников Эгея полагали, что после смерти их дяди власть перейдет в их руки, но, узнав о прибытии сына, пришли в ярость и напали на город с намерением убить и царя, и наследника. Они разработали хитроумный план, в соответствии с которым отряд, находившийся в засаде, должен был напасть с тыла на Тезея, бьющегося с основными силами. Тезей проник в планы врагов, отыскал тех, кто сидел в засаде, и перебил их, обратив остальных в бегство.

Вскоре после этого Тезей поймал быка, привезенного Гераклом с Крита в Микены. Пойманный бык был принесен в жертву Аполлону.

В эти времена афинян угнетала тяжкая повинность: каждые восемь лет они должны были отсылать на Крит по семь юношей и по семь девушек, которые бросались на съедение Минотавру, страшному чудовищу — получеловеку-полубыку. Жертвы отводили в построенный Дедалом лабиринт — здание с бесчисленными запутанными ходами, где их пожирало чудовище.

Как раз во время пребывания Тезея в Афинах пришел очередной срок дани. Город наполнился скорбью, плачем и ропотом. Тезей решил добровольно отправиться на Крит вместе с юношами и девушками, выбранными по жребию. Он уверил отца, что у него хватит сил победить Минотавра, и не только освободить обреченных юношей и девушек, но и навсегда избавить Афины от страшной повинности, поскольку договор между афинянами и царем Крита был действителен лишь до тех пор, пока жив Минотавр.

Перед отправлением в путь Тезей испросил совета у Дельфийского оракула, и тот сказал, что герою следует спросить покровительства у богини любви Афродиты. Смысл рекомендации был Тезею непонятен. Однако он поспешно принес жертву Афродите на берегу моря, и на корабле, оснащенном в знак печали черными парусами, отправился в путь.

По прибытии на Крит стал ясен смысл совета оракула: увидев прекрасного юношу, Ариадна, дочь свирепого царя Миноса, сразу воспылала к нему любовью. Она тайно вручила ему клубок ниток, один конец которых следовало прикрепить при входе в лабиринт и, постепенно распутывая, идти дальше. Вместе с несчастными жертвами Тезей прошел по запутанным коридорам до того места, где их поджидал Минотавр. Тут же Тезей напал на чудовище и в бою умертвил его, а затем, держась за нить, вместе со спасенными юношами и девушками выбрался из лабиринта. У входа героя ждала волнующаяся Ариадна

Спасенные юноши и девушки устроили праздничные танцы, в которых танцующие выстраивались рядами, смешивались, путались, выстраивая фигуры, похожие на хитрые изгибы лабиринта.

Узнав о случившемся, Минос впал в ярость и стал готовиться к мести. Тезей же со своими спутниками по совету Ариадны предпринял встречные меры: разрушил дно на всех кораблях критян, чтобы Минос не мог отправиться в погоню за беглецами. Путники отправились в дорогу и сделали остановку на острове Наксос, где Тезею во сне явился бог вина Дионис и возвестил, что Ариадна не должна далее следовать за Тезеем, поскольку ей предназначено стать супругой этого бога. Тезей не решился перечить Дионису и с тяжелым сердцем покинул остров в то время, когда Ариадна спала. Когда девушка проснулась, Дионис предстал перед ней и поведал ей ее судьбу. Ариадна стала супругой Диониса, и Зевс приобщил ее к лику богов. Свадебный же венец ее был впоследствии вознесен на небо и превращен в созвездие, которое называется «Венцом Ариадны.

Прощаясь с отцом, Тезей обещал, что если предприятие удастся, на обратном пути паруса корабля будут заменены на белые, однако пораженный скорбью по потерянной Ариадне позабыл об этом обещании. Много дней старый отец ждал на высокой скале у моря появления корабля любимого сына, и когда он наконец показался вдали, паруса на нем были черные. Царь решил, что его единственный сын погиб, и сам в отчаянии бросился со скалы в море. С тех пор в память о несчастном благородном царе это море называется Эгейским.

В Афинах царили смешанные чувства: жители глубоко скорбели о смерти любимого царя и в то же время радовались прибытию спасшихся юношей и девушек вместе с героем, которому суждено было стать новым царем Афин и покрыть свое царствование неувядаемой славой.

Корабль Тезея в течение многих веков почитался в Афинах священным и использовался только для ежегодных посольств из Афин на Делос, на праздник Аполлона.

Мудро и справедливо правил Тезей в Афинах, однако царствование его не было спокойным. Тезей участвовал в походе аргонавтов за золотым руном и походе Геракла в страну амазонок, и захватил там в плен Антиопу, ставшую его супругой. Амазонки решили освободить свою царицу и пошли войной на Афины. Антиопа, горячо полюбившая своего мужа, билась бок о бок с ним и пала в бою.

От Антиопы у Тезея остался сын, Ипполит. Воспитывался мальчик у своего деда по матери — Питфея и вырос прекрасным юношей. Подругой его стала богиня-девственница Артемида, с которой они вместе охотились в горах: девами же земными юноша пренебрегал, за что навлек на себя гнев Афродиты. Богиня вселила в сердце юноши преступную любовь к мачехе — Федре, младшей сестре Ариадны, дочери царя Миноса. По воле Афродиты чувства стали эти взаимными, но оба влюбленных скрывали их друг от друга и от окружающих.

Наконец, царица решилась открыться своей старой кормилице, и та, взяв с царевича клятву молчания, сообщила ему о страсти Федры и стала убеждать его не отвергать чувств мачехи. Тот принял слова старухи с негодованием и в ожидании прибытия отца, отправившегося в Дельфы, удалился в леса.

Федра, узнав о поступке пасынка, впала в отчаяние и решилась покончить с собой. Смертью своей она хотела отомстить тому, кто отверг ее любовь: царица написала на дощечке мужу, что в его отсутствие Ипполит покушался на ее честь и только смертью она могла спастись от позорной участи изменницы.

Вернувшийся из Дельф Тезей прочитал табличку, и, полный гнева и скорби, проклял преступного сына и обратился к Посейдону с мольбой о том, чтобы он покарал Ипполита. В противном случае Тезей обещал изгнать сына из пределов родных земель.

Вернувшийся домой Ипполит, уверенный в своей невиновности, защищался от обвинений и упреков, но не решился нарушить данную клятву и открыть истинную причину самоубийства Федры. Тезей изгнал сына из отечества, и тот перед уходом, проливая слезы, призвал в свидетели своей невиновности Зевса и Артемиду. В тот же день гонец известил Тезея о гибели Ипполита. По словам гонца, сын царя сел на колесницу и призвал Зевса поразить его смертью, если он повинен в том, в чем его обвиняют. Когда колесница неслась по берегу моря, поднялся огромный вал воды, и дорогу колеснице заступил огромный бык- Кони испугались, закусили удила и понесли, так что даже искусный Ипполит не мог сдержать их. Ревущий бык пригнал коней к обрыву, с которого кони бросились, разбив колесницу. Тело запутавшегося в поводах царевича билось о камни прибрежных утесов.

Высвободившись, окровавленный Ипполит пал на землю и в тот же миг исчезли кони и скрылся бык, словно поглотила его земля.

Тезей велел внести умирающего сына в дом, пожелав уличить его в преступлении перед лицом смерти. Пока Тезей ожидал прибытия гонцов с Ипполитом, ему явилась Артемида и сообщила о ложности наветов на Ипполита и о преступной страсти покойной -жены царя — Федры.

С громкими рыданиями бросился Тезей к умирающему сыну, который прожил ровно столько, чтобы успеть простить убитого горем отца и снять с него вину в невинно пролитой крови.

Тела Ипполита и Федры похоронены под миртовым деревом, где часто сидела Федра, томимая муками любви. Местные жители стали воздавать Ипполиту почести, подобающие богам, и установили в его память ежегодное празднество. Девы, от которых Ипполит отворачивался при жизни, приносили ему в жертву свои локоны и пели сладкие и печальные песни.

Фессалийский вождь Пейрифой прослышал о храбрости и могуществе Тезея и решил помериться с ним силами. Для того чтобы затеять битву с Тезеем, Пейрефой похитил стадо быков, принадлежащих герою. Тезей отправился в погоню за похитителем, настиг его, но когда оба герои стали лицом к лицу, то были поражены величием друг друга, храбростью, могуществом и красотой. Протянув друг другу руки, они в знак дружбы и союза обменялись оружием.

Вскоре Тезей отправился на свадьбу своего нового друга с Гипподамией. Приглашено на свадьбу было множество славных героев, а также дикие кентавры. Гости пировали, вино лилось рекой, и вдруг опьяневший Эврит, самый дикий из кентавров, бросился на невесту и, схватив ее могучими руками, решил похитить. Последовав его примеру, на женщин бросились и другие кентавры, а Тезей и Пейрефой вместе с другими героями начали защищать женщин.

Разгорелся бой, в котором оружием служили сосуды для вина, сломанная мебель и треножники для благовоний.

Вытеснив кентавра из пиршественного зала, герои добрались до оружия и стали биться мечами, прикрываясь щитами. Кентавры же бились вырванными с корнями деревьями и огромными каменными глыбами. Наконец кентавры обратились в бегство, и те немногие из них, кто остался в живых, укрылись в лесах Пелиона. В этой битве участвовал Целей, сын богини Фетиды, отец Ахилла, и Нестор, царь Пилоса, участник похода аргонавтов, доживший до времен Троянской войны, прославившийся среди героев своим красноречием и мудростью.

Жена Пейрифоя, Гипподамия, прожила недолго, умерев в расцвете красоты. Через некоторое время овдовевший Пейрифой решил вновь жениться, отправился к Тезею в Афины, и там друзья задумали похитить прекрасную Елену, славившуюся своей красотой по всей Греции.

Прибыв в «Лаконию, друзья похитили Елену, танцевавшую с подругами во время праздника Артемиды. Доставив Елену в Афины, друзья бросили жребий, чтобы выяснить, кому суждено стать мужем красавицы, и жребий этот пал на Тезея. Перед этим друзья поклялись, что тот, кому достанется прекрасная Елена, поможет другу найти жену. Пейрифой потребовал, чтобы Тезей сопровождал его в царство мертвых, поскольку решил взять в жены Персефону, жену Аида. Ужаснувшийся Тезей не мог нарушить клятвы и вместе с другом спустился в подземное царство. Царь мертвых скрыл свой гнев и любезно предложил героям сесть на трон, вырубленный в скале у входа в подземный мир.

В тот же миг, как герои прикоснулись к трону, они больше не могли подняться с него.

Все это время братья Елены Кастор и Полидевк искали свою сестру и, узнав о ее местопребывании, осадили Афины. В отсутствие царя крепость пала. Кастор и

Полидевк освободили сестру и взяли в плен мать Тезея, Эфру. Власть над Афинами была отдана давнему врагу Тезея Менесфею.

Тяжко страдал в царстве Аида Тезей, пока не освободил его великий Геракл. Не принесло ему радости и возвращение на родину: крепость была разрушена, Елена освобождена, мать находилась в плену, а сыновья его бежали от Менесфея. В горе удалился Тезей на остров Эдвея, где имел владения, но царь Ликомед, не желая отдавать Тезею его собственность, заманил Тезея на скалу и столкнул в море.

Лишь через много лет после смерти Менесфея вернулись в Афины сыновья Тезея, нашедшие в Трое плененную мать героя — Эфру."

0

62

Римская мифология
Янус

"Выражение «двуликий Янус» является расхожим, его употребляют, когда хотят подчеркнуть лицемерие человека. Однако есть принципиальная разница между лицемерием и обладателем двух лиц, обращенных в разные стороны.

Овидий вопрошает Януса: «Каким же божеством тебя признать, Янус двуформенный? Ведь в Греции нет никого, кто был бы тебе подобен».

Действительно, в пантеоне Эллады не было бога, напоминавшего Януса ни внешне, ни выполняемыми функциями. Янус у римлян считался богом входов и выходов, дверей и всякого начала, также начала жизни человека. Как сообщает св. Августин: «Все начала принадлежат Янусу, а завершение свершений — Юпитеру... Начала первенствуют во времени, а завершения превосходят их своей важностью».

«Дверь» по-латински ianua, так что происхождение имени этого бога кажется несомненным, хотя существуют и по этому поводу некоторые оригинальные теории. Во всяком случае, местом культа Януса в Риме являлись ворота с двойной аркой, установленные на Форуме, на границе древних поселений. Позже здесь вырос город Рим, ворота открывали во время войны и держали закрытыми в мирное время.

Св. Августин сообщает также, что о Янусе нельзя привести никаких порочащих его сведений. Блаженный святой несколько заблуждался: в интимной жизни Янус был весьма неразборчив и, несмотря на наличие супруги Камессы (являющейся к тому же его сестрой), от которой он имел сына по имени Тибр, покровителя римской реки, имя его связывали и с иными богинями и нимфами. Наиболее подробно об этом рассказывает Овидий в своих «Фасциях».

В честь Януса (Иануария) был назван месяц январь, но не следует связывать это с началом нового года, поскольку римляне издавна начинали год весной, в марте. Лишь в середине II в. до н. э. было решено начать отсчет дней в день январской календы. Название месяца просто констатировало то, что в девятый день этого месяца праздновали день Януса — агоналии."

0

63

Римская мифология
Сатурн

"В Греции этот бог носил имя Хроноса, однако, как считает подавляющее большинство исследователей, в греческую теогонию он был внесен постфактум — для того, чтобы стандартизировать биографию Зевса по образцу иных главных божеств тех народов, с которыми греки наиболее тесно общались. Совсем по-иному сложилась судьба Сатурна в Риме.

В соответствии с римской мифологией, Янус не только благожелательно принял свергнутого бога, но отдал ему власть над всем Аппенинским полуостровом. Пришелец, опасаясь преследований сына, до неузнаваемости изменил свое имя и поселился на обрывистом берегу реки, на холме, который позже прославился как капитолийский. Иногда весь полуостров называли Сатурнией, а места над Тибром, где жил и скрывался изгнанник, назвали Латиум (от латинского latere — «скрываться»).

Именно времена правления Сатурна считались золотым веком мифического Рима, поскольку бог этот разработал и усовершенствовал все, что начал вводить его предшественник Янус. Выражение «Сатурново царствование» стало для римлян синонином благосостояния и мирной жизни. В память об этих сказочных счастливых временах ежегодно 17 декабря начинались веселые праздники, которые назывались «сатурналиями», во время которых устраивали пиры, дарили друг другу подарки и на время изменяли иерархию общественного порядка:

господа обслуживали за столами своих рабов.

Именем Сатурна римляне назвали одну из планет. В соответствии с представлениями астрономов того времени, Сатурн был седьмой, и последней, «подвижной звездой», причем движущейся медленнее всех остальных, самой удаленной, а стало быть, находившейся ближе всех к небу звезд неподвижных, откуда — опять же в соответствии с одной из теорий той поры — появлялись на земле души новорожденных и куда отправлялись души умерших. Астрологи, связавшие дни недели с планетами, зафиксированным в современном английском языке, где субботу называют Saturday — «день сатурна».

Символ Сатурна — коса, и, казалось бы, для бога, властвующего над границами жизни и смерти, этот атрибут вполне закономерен и не требует объяснений. Но дело обстоит не совсем так. И римляне, и греки изображали этого бога то с косой, то с серпом; в греческой мифологии говорится, что именно серпом Хронос оскопил своего отца Урана.

Впрочем, если верить Лукиану («Диалоги»), недобросовестные мифологи исказили биографию этого бога. Жрец в сатире Лукиана спрашивает Сатурна, правда ли, что он съел своих детей, и единственного ребенка спасла его жена, подсунув вместо него на съедение камень, и что сын впоследствии сбросил его — отца — в тартар Сатурн очень обиделся на этот вопрос и ответил, что если бы вопрос был задан не в праздник, то жрец убедился бы на себе, что такое божественный гнев. На самом деле неискаженная биография Сатурна выглядит у Лукиана так:

«Попросту я постарел, с возрастом началась подагра, и я уже не мог с молниями в руке гоняться вверх и вниз, карая клятвопреступников, святотатцев и насильников, — для этого нужны молодые силы. Я. уступил трон Зевсу, и не жалею об этом».

Знаменитый сэр Дж. Фрэзер в своей очень знаменитой книге «Золотая ветвь», ссылаясь на аутентичный древний документ, сообщил о том, как в римском лагере на Верхнем Дунае за тридцать дней до сатурналий по жребию избрали царя праздника — молодого здорового мужчину. Ему дали «придворных» и исполняли все его желания и капризы, вплоть до самых разнузданных. Так длилось тридцать дней, но в день начала праздника он должен был покончить с собой на алтаре бога, роль которого до этого момента играл. Документ сообщает, что в году 303-м солдат, избранный на роль царя праздника, решительно отказался от этой роли и по приказу командира был казнен. Дж. Фрэзер на основании этого факта создал целую теорию о подобных обычаях, существовавших чуть ли не во все времена и у всех народов.

Опираясь на эту теорию, обогащенную мифом об Эдипе, отцы психоанализа создали в свою очередь теорию, в которой жажда убийства отца — настоящего или символического — является имманентной чертой человеческой натуры.

Теории эти красивы, хорошо выстроены, однако нет даже косвенных доводов того, что когда-либо, где-либо, кроме того самого лагеря, существовали бы такие обычаи. "

0

64

Римская мифология
Лесные божества

"Сыном Сатурна был Пикус, что по-латыни — «дятел». О том, кем была его мать, мифы умалчивают. Есть и менее благородная версия его происхождения, в соответствии с которой отцом Пикуса был землепашец Трерцес, совершивший революционный переворот в области земледелия, — именно он первый в истории человечества додумался удобрять пашню навозом домашних животных.

Разные версии мифов сообщают разные версии о Пикусе, но все они считают его древним царем, обожавшим охоту и коней, чрезвычайно привлекательным для всех женщин и даже богинь. Он же выбрал нимфу по имени Каненс — Поющую — дочь Януса и Венилии.

Колдунья Кирка (Цирцея) воспылала любовью к Пику-су и однажды, когда он охотился с товарищами, завлекла его в чащу и там явилась перед ним, домогаясь его любви. Когда Пикус отверг ее, она в злобе превратила его в дятла.

Наиболее простым объяснением мифа было бы предположение, что некогда существовал легендарный вождь Пикус, само имя которого просто просило сотворить после его смерти легенду соответствующего содержания. Большинство исследователей, тем не менее, полагают, что все обстояло как раз наоборот. На территории Италийского полуострова с древнейших времен дятел считался священной птицей, и о почитании ее сообщал еще Плутарх, говоря о периоде основания Рима. Он же сообщает, что дятел считался священной птицей бога войны Марса (греческого Ареса). Таким образом, следует предположить, что некий вождь за какие-то выдающиеся заслуги получил прозвище Дятла, священной птицы.

Иная версия мифа говорит, что подругой Пикуса была не нимфа Каненс, а Помона — богиня фруктов, священный сад которой находился возле дороги, ведущей из Рима в Остию.

ФАВН. Сыном и наследником Пикуса в древности считался Фавн. О его матери, как и о бабке, сведений в мифах не имеется. Если отец Фавна считался человеком, превращенным в божественную птицу, то сын его появляется в мифах иногда как божество полей и лесов, а иногда как царь и человек. Лишь в наиболее поздних версиях поэтизированных римских мифов он и его потомки (либо братья) упоминаются во множественном числе как лесные фавны — существа, близкие к греческим сатирам.

Христианский исследователь римской мифологии ксендз Алоизий Осиньский в своем «Мифологическом Словаре», изданном в начале XIX века, сообщает, что «... неизвестные грекам сыновья или потоки Фавна жили по лесам и полям... Отличает их от сатиров и сильванов то, что они весьма близки к землепашцам. Поэты описывают их с рогами и козлиным туловищем до пояса, фигурой же они веселей сатиров и меньшую дикость проявляют. Поскольку считаются они полубогами, верили, что умирают они в глубочайшей старости».

У того же автора говорится, что третьим древним царем Италийским был внук Сатурна, сын Пикуса царь Фавнус, отца которого почитали богом. Полагают, что такое раздвоение личности Фавна — результат творчества древних поэтов, а дальнейшее размножение фавнов и постепенное сближение их с сатирами — влияние греческое. Таким образом, судьба фавна схожа с судьбой многих италийскких божеств: со временем он все более эллинизировался и приобретал множество черт греческих богов и полубогов. Похоже, более других приложил руку к отождествлению сатиров, Пана, Фавна и иных Лукреций в своей «Природе вещей».

СИЛЬВАНУС — божество наиболее близкое в италийском пентеоне к Фавну, а иногда идентичное с ним. Возможно, первоначальное слово «сильванус» — «лесной» служило одним из определений бога Фавна (в тех случаях, когда боялись лишний раз упоминать всуе настоящее его имя). Однако с течением времени определение превратилось в имя собственное, а потом сформировался и образ носителя этого имени.

Во всяком случае, Сильванус имеет свои отличительные черты: будучи божеством лесным, он при определенных условиях вмешивается в дела домашние. Св. Августин сообщает, что римские крестьяне зорко охраняли только что родившую женщину и ее младенца от вторжения Сильвануса, для чего три человека брали на себя роль богов-стражей. Ночью они обходили дом, обращая особое внимание на порог: через регулярные промежутки времени по нему ударяли серпом, затем пестиком, а потом подметали метлой. Предметы эти были символами обработки зерна, а само действие символизировало охрану того, что принадлежит человеку от диких непредсказуемых явлений природы, воплощаемой лесом.

Вообще же Сильванус, так же как Фавн, считался существом довольно добродушным, а иногда опекающим людей. Гораций пишет, как на празднике урожая земледельцы благодарили за него своих помощников, принося земле в дар поросенка, Сильванусу — молоко, а Гению — вино и цветы.

Упомянутый Гений являлся личным опекуном мужчины, однако существовали «гении» поселений, городов и даже отдельных богов. Духов, опекающих женщин, звали «юно», и позже, по механизму отождествления с греческой героиней, они слились в образ богини Юноны, супруги громовержца.

Какими бы ни были связи Сильвануса и Фавна, культ их складывался весьма различно. Фавна почитали лишь в Риме, зато делалось это официально, от имени государства. Сильвануса государство никогда не окружало опекой, не возводило ему храмов за счет общества, зато в народе его почитали на всей территории полуострова, и культ его распространился даже в провинции, где его идентифицировали с соответствующими местными божествами. Археологические свидетельства этого культа многочисленны и однозначны. Частичное объяснение такой популярности можно найти в одном из древних трактатов: «Отчего всякое владение почитает Сильвануса?... Оттого, что всякое владение имеет трех Сильванусов. Один зовется домашним и опекает хозяйство. Другой — полевой, и опекает пастухов. Третий же стоит на границе — с лесом либо с соседним владением»."

0

65

Римская мифология
Геркулес

"Без страха причислим Геркулеса к римским божествам и ниже приведем доказательства этого.

Как известно, греческий герой Геракл у римлян назывался Геркулесом. Популярность свою он завоевал у многих народов древности прежде всего тем, что символизировал драматизм судьбы человека и способность его победить все препятствия, в том числе и враждебность богов. На Италийском полуострове он был особенно популярен, поскольку ряд его приключений связан именно с этими местами. В особенности интересовала римлян история, как герой перегонял с дальнего запада стада Гериона. Одна из версий мифа связывает с этим подвигом возникновение названия «Италия». Когда Геркулес гнал стадо в Грецию, от стада отбился теленок. Герой в его поисках расспрашивал местное население, на языке которого тельца называли «витулус», и отсюда пошло название «Виталия* — страна тельцов, а после отпадения слабой первой согласной осталось «Италия».

Исследователи полагают, что миф этот был создан довольно поздно, в V в. до н. э., проживавшими на полуострове греками. При этом, с точки зрения лингвистики, греки рассуждали безупречно. Таким образом, Италия есть край, богатый скотом. Распространена была и иная версия мифа, более популярная, которую приводят Дионисий Галикарнасский, Ливии, Вергилий и Овидий, после устранения разночтении миф выглядит так:

Возвращаясь со стадом в Грецию, Геркулес остановился на отдых, оставил стадо пастись, а сам уснул. Пробудившись, он обнаружил, что исчезли самые красивые животные, и отправился их искать. На склоне холма он нашел следы, но вели они сверху вниз — в долину. Геркулес, тем не менее, прошел по следам дальше и увидел, что они выходят из пещеры, вход в которую охраняет сын Вулкана (греческий Гефест) Какус, который утверждал, что скот принадлежит ему. Геркулес, услышав из-под земли рев скота, понял, что Какус затянул животных под землю за хвосты, чтобы запутать следы, и вступил с вором в бой. В конце концов Какус пал от удара дубиной Геркулеса. И тотчас явились услышавшие шум битвы окрестные пастухи, восторженно приветствовавшие героя. Явился и местный предводитель Эвандер и, услышав имя гостя, воскликнул с ликованием, что мать его Кармента уже давно прорицала, что окрестности избавит от разбойника именно этот божественный герой.

Немедленно был воздвигнут алтарь, и сам Геркулес принес на нем в жертву громовержцу быка из своего стада. В дальнейшем он велел осуществлять функции жрецов представителям двух местных почитаемых родов Патициев и Пинариев, причем жертвы следовало приносить именно ему — Геркулесу.

Таким образом, именно в Риме, а не на своей родине, Геркулес еще при жизни был признан богом и стал почитаться в соответствии с этим высоким статусом.

МИНЕРВА, МАРС, АННА ПЕРЕННА

Имя Минервы в написании Менерва или Менрва довольно часто встречается в археологических находках, относящихся к культуре этрусков. Да и культ ее был особенно развит в городе Фалерии, долго остававшемся под влиянием культурного наследия этого народа. Завоевав в 241 г. до н. э. Фалерию, римляне перенесли статую этой богини на холм Целиус, дав ей красноречивое название — Минерка Капта — Минерва захваченная. Впрочем, у римлян и до этого существовали храмы этой богини, которая была известна как Минерва Медика. Минерва была одной из богинь великой Капитолийской троицы вместе с Юпитером и Юноной.

Уже этруски начали изображать Минерву по образцу греческой Афины — в шлеме, с копьем и с Эгидой. Они считали ее покровительницей различных ремесел. Римляне же не только отождествили ее с Афиной, но и передали под ее опеку те ремесла, которые справедливо или несправедливо ныне принято причислять к искусствам:литературу, драматургию, музыку, педагогику.

Празднества в честь этой богини начинались 19 марта и назывались квинквартиями. В эти дни учащиеся освобождались от занятий и приносили учителям плату за учение и подарки от родителей учеников.

О Минерве римская мифология говорила то же, что и в греческой об Афине. Однако есть миф, отсутствующий у греков и связывающий Миневру с Марсом. Некоторые исследователи полагают, что Марс — древнее праиндоевропейское божесто, и бог войны под именами Мамерс и Маворс встречался у народов Италийского полуострова еще в эпоху, предшествующую возникновению Рима. Божество это, видимо, пробуждало такой страх, что в первые века существования Римской империи в пределах самого Рима не возводили храмов, посвященных ему, боясь даже символически ввести бога войны в пределы города (это же относилось и к Вулкану).

Марсу был посвящен третий месяц года, и 19 марта члены братства Сальи в военной одежде, с оружием проходили через город, выполняя ритуальный реликтовый танец, напоминавший, судя по описаниям, соответствующие военные танцы, наблюдаемые у примитивных народов в иных районах мира. Весьма быстро Марс был полностью отождествлен с греческим Аресом.

Анна Перенна не имеет аналогов в греческой мифологии. Происхождение этого божества и даже имя его весьма загадочны. Некоторые выводят этимологию этой богини от верований неких неиндоевропейских народов, населявших полуостров до прибытия на него латиносов, умбрийцев, иллирийцев и греков. Овидий приводит три разных истории, рассказывающие о происхождении этой богини. В соответствии с первой, она была сестрой царицы Карфагена Дидоны, влюбилась в Эней, не ответившего на ее чувства, а затем была вынуждена бежать от захватчиков ее страны и вновь попала в дом Эней, который благосклонно принял ее. Затем, спасаясь от гнева его супруги, Лавинии, она попросила покровительства у речного бога Нумея, и тот сделал ее своей нимфой.

Второй вариант более реален. Согласно этой версии, на заре римской истории плебеи, боровшиеся с патрициями за свои права, оставили город и голодали. Некая же старушка по имени Анна Перенна пекла хлеба и раздавала их народу, за что после смерти была причислена к сонму богов, а в память о ее благодеяниях был создан веселый ежегодный праздник.

Третий вариант разъясняет характер этого праздника, отмечавшегося 15 марта, во время которого девушки пели песни, содержание которых в иные дни года, безусловно, считалось бы непристойным. Поэт поясняет, что к богине Анне Перенне обратился Марс и попросил ее помочь ему завоевать благосклонность чистой и недоступной Минервы, отвергавшей его любовь. Анна согласилась помочь Марсу и обещала, что любимая явится к нему. Действительно, Минерва явилась к богу войны, стыдливо прикрыв лицо тканью, как положено невесте. Марс бросился целовать ее и узрел Анну, которая стала стыдить и высмеивать пылкого любовника, не слишком выбирая при этом выражения.

Полагают, что объединение этих трех персонажей в одном сюжете, не особенно занимательном, произошло из-за календарных дней. 15 марта устраивалось празднество в честь Анны Перенны, 19-го начинался праздник Минервы, и на тот же день приходилось исполнение ритуального танца в честь Марса.

Минерву и Марса связывало другое: богиню чаще всего изображали вооруженной, воительницей, и было очень соблазнительно сделать ее супругой Марса, бога войны;иногда ее называли Нерио — «отважной». "

0

66

Римская мифология
Веста

"Эта богиня — покровительница домашнего очага в Древней Греции звалась Гестей. Принято считать, что греков ее культ был чрезвычайно широко распространен но ограничивался домашним кругом. В греческой же мифологии происхождение этой богини и деяния ее практически не отражены.

В римской мифологии тоже трудно найти какие-либо истории, связанные с Вестой, однако культ ее носил государственный характер, и почиталась она не только как богиня домашнего очага, но и как хранительница устоев государства.

В сокровенном месте храма хранились священные предметы, связанные с богиней, к которым можно было прикасаться только верховному жрецу-понтифику и жрицам-весталкам.

Весталки были обязаны поддерживать в храме вечный огонь. Отбор кандидаток в весталки производился очень тщательно. Девочки в возрасте от шести до десяти лет поступали на десятилетнее обучение и в течение этого периода выполняли свои обязанности. Осквернение обета целомудрия, который давали весталки, каралось смертью, причем провинившуюся жрицу закапывали живой в землю, а точнее, в небольшой подземный погреб.

Угасший вечный огонь на жертвеннике был дурным знаком для государства, а разжечь его заново можно было, только добыв огонь трением.

Ежегодно 9 июня в Риме проводили празднества в честь богини Весты, называемые Весталиями."

0

67

Римская мифология
Ромул и Рэм

"Потомок героя Трои Энея — Нумитор — был свергнут с престола братом Амулием. Дочь же царя Рэя Сильвия была сделана весталкой, и, таким образом, под страхом страшной смерти не могла родить ребенка, законного наследника престола. Все же бог Марс вступил с Рэей в связь, и от него она родила двух мальчиков-близнецов.

Амулий велел бросить мальчиков в воды Тибра, а мать зарыть в землю. Рэя была спасена богом Тибра Тиберином, а корзина с младенцами, брошенная по приказу Амулия в воды этой реки, прибилась к берегу, задержавшись в ветвях нависшей над водой смоковницы.

К реке подошла волчица, у которой недавно родились волчата, достала детей из корзины, согрела их, накормила своим молоком, а потом принесла в свое логово, где они выросли вместе с волчатами.

Царский свинопас Фаустул набрел на логово, увидел двух мальчиков и забрал их в свой дом. Пастух с женой назвали мальчиков Ромулом и Рэмом и стали воспитывать их- Выкормленные волчьим молоком, Ромул и Рэм росли сильными и бесстрашными, к тому же довольно вспыльчивыми мальчиками. Позже стали проявляться и иные их черты — справедливость, мудрость, властный характер. Когда они стали юношами, они собрали несправедливо обиженных людей и даже беглых рабов.

Позже юноши узнали о своем происхождении и, возглавив местное населения, свергли с престола Амулия, возвратив царский трон Нумитору. Ромул и Рэм не пожелали оставаться в Альба Лонге, так как не хотели быть зависимыми от кого-либо, даже от родного деда.

Братья решили основать новый город и местом для него выбрали Палатинский холм, напротив которого в свое время задержалась у берега корзина с ними. Столь серьезное начинание нельзя было провести без соответствующего знамения богов. И первым знамение увидел Рэм — шесть коршунов, круживших в небе. Чуть позже Ромул увидел двенадцать коршунов, и братья стали спорить, кому быть царем вечного города и чьим именем он будет называться. Не придя к согласию, братья продолжили дела — Ромул принялся копать ров, определявший границы будущего города, но Рэм стал насмехаться над ним, перепрыгивая через ров и вал и смеясь над «мощью* городских укреплений. Разгневанный Ромул нанес Рэму страшный удар, воскликнув: «Так станет со всяким, кто осмелится преступить стены моего города!»

Оказалось, что удар был настолько силен, что Рэм умер. Похоронив его, Ромул очистился священным огнем, заставив сделать то же самое ближайших друзей, а затем вырыл ямку, куда бросил комок земли, принесенной с родины предков. Так же поступили и его друзья, для которых с тех пор это новое место стало родным. На месте, где была зарыта земля предков, Ромул воздвиг алтарь и возжег на нем священный огонь. Затем он запряг в плуг белого быка и белую корову и провел священную борозду, определившую границы будущего города. Там, где борозда прерывалась, были обозначены места городских ворот. Совершив все положенные церемонии. Ромул объявил себя первым царем вновь основанного города и назвал его Римом (латинское — «Рома»)."

0

68

Римская мифология
Вирбий и Диана

"Некоторые римские мифы о героях и богах являются продолжением и развитием соответствующих греческих мифов. У Вергилия и Овидия можно прочитать продолжение истории о сыне Тезея Ипполите, павшем жертвой клеветы мачехи, чью любовь он отверг. Юный Ипполит хотел лишь охотиться в полях и лесах вместе с Артемидой.

Артемида не смирилась со смертью своего друга. Она обратилась с мольбой к богу Асклепию (греческий Эскулап), владевшему всеми тайнами врачебного искусства, и тот воскресил Ипполита. За это Асклепия покарал громовержец: врач-лекарь ударом молнии был сброшен в край теней подземного мира.

Воскрешенного Ипполита богиня перенесла на Италийский полуостров (где ее звали Дианой) и спрятала в своем саду в Ариции, неподалеку от Рима, дав ему имя Вирбий. Позже это имя объясняли как Virbis — «муж (живущий) дважды».

В сад нельзя было вводить коней, поскольку именно кони стали причиной гибели Ипполита. Впрочем, у Ипполита-Вирбия неприязни к коням не было, и позже он стал знаменитым воином, хорошо управлявшимся с конными колесницами.

Полагают, что Вирбий был некогда местным арицийс-ким божеством, хотя первоначальные функции этого божества и даже происхождение его имени остаются спорными. Большинство исследователей относят его к близким родственникам Фавна, Сильвануса и Пикуса.

Отождествление его с Ипполитом произошло скорее всего в ту пору, когда местную италийскую богиню Диану стали отождествлять с греческой Артемидой.

Вопрос с арицийским садом, Дианой и Вирбием подробно рассматривается в «Золотой ветви» Дж. Фрэзера, где делается интересный вывод, что жрецы священного сада Дианы сменялись, как правило, в результате убийства кандидатом на эту должность. Это становится поводом для путешествия во «... многие дивные чужие края, населяемые дивными народами, обладающими еще более дивными обычаями...». Цель этого дивного путешествия Фрэзера — доказать устоявшееся мнение, что убийство своего предшественника у жрецов и властителей — явление распространенное. Правда, другие авторы придерживаются иного мнения: в древности жрец священного сада никак не был связан с культом Дианы, имел, как и его римский жрец, титул царя и приносил жертвы богам от имени города Ариция. Со временем культ этот потерял значение и на должность жреца выбирались даже рабы, тем более что жрец «по совместительству» выполнял и обязанности сторожа сада.

Однако, чтобы получить должность жреца, нужно было убить предыдущего жреца. Проще говоря: то, что Фрэзер представляет реликтом древнейших обычаев, являлось дегенерацией некогда возвышенных верований, обрядов и культов.

То немногое из римской мифологии, что мы рассмотрели, было выбрано (правда, не совсем случайно), но на его примере хорошо видно, что римская мифология не являлась калькой с мифологии греческой, а опиралась на древние верования; а затем — по образцу греков — эту мифологию отредактировали, развили и украсили древне-римские писатели и драматурги. Последнее утверждение в особенности относится к развитию цикла о героях — к своеобразному продолжению греческого «Троянского» цикла."

0

69

СУДЬБА

"в мифологии различных народов представление о непостижимой силе, действием которой обусловлены как отдельные события, так и вся жизнь человека (и, в более широком смысле, - социального коллектива); оформляется на достаточно поздней стадии развития мифологии, по мере распада родовых отношений с присущей им неотделенностью индивидуальной сущности человека от коллективного (родового) бытия. Вера в С. диктовалась объективной несвободой индивида от коллектива и природы, невозможностью помыслить, а тем более реализовать формы индивидуального бытия, отличные от тех, которые установлены от рождения. Психобиологические и социологические аспекты представлений о С. в значительной степени объясняются их сопряженностью с фундаментальными оппозициями мифологического сознания "жизнь - смерть" ("рождение - смерть") и "добро - зло". Стремление материализовать, "во-плотить" представления о С. и тем самым снять ее обезличенность и принципиальную непознаваемость реализуется в различных типах персонификаций С. Первоначально представления о С. не отчленяются от восходящих к тотемизму и культу предков представлений о добрых и злых духах - спутниках человека, рождающихся и живущих вместе с ним. В числе таких персонификаций греческие демоны [даймоны - Saip.cov; Пиндар, в частности, упоминает "демона рождения" (01. XIII 105)], римские гении (genius, от gigno, "рождать") и юноны; ср. скандинавский термин hamingja как обозначение духов-покровителей и личной удачи. Представления о демонах и гениях как воплощении некой жизненной силы, определяющей характер человека и его С., согласуется с понятиями "шеду" и "алад" в шумероаккадской традиции (при том, что термин "алад" происходит от общесемитского корня со значением "производить потомство, рождать"). Представляется поэтому логичным реконструировать первоначальные божества С. как божества рождения, дающие человеку его жизненную участь, место (часть, долю) в рамках социального коллектива [ср. греческие мойры ((wTgai, букв. "доля"; впрочем, некоторые исследователи связывали и греческий термин 6ai|io>v с глаголом бащси, "делить на части", и тем самым сопоставляли его с термином, обозначающим мойру, участь, долю), славянская доля (ср. латыш, dala, литов. dalia; у украинцев долями иногда назывались души предков), римские Кармента и восходящие к ней парки, скандинавские норны и валькирии, англосаксонские вирды (wyrdes или weirds, латышские лаймы и др.)], нарекающие (ср. в некоторых русских диалектах - нарок, "имя, название", но и "назначенный срок, срочная пора"), судящие его С. (серб. cyjeniца, чеш. sudice, ср. также этимологию рус. слова "судь-ба"). Во многих современных и древних (вплоть до хеттской) традициях зафиксированы поверья и сказания о трех девах (или старухах) С., которые приходят в дом, где родился ребенок, и по очереди предсказывают его С. (русские рожаницы, болгарские наречницы и др.; в новогреческой традиции девы С. сохранили наименование мойр), причем решающим оказывается предсказание последней из них, как бы усредняющей крайности двух других. Неизвестность и непознаваемость С. проявляется, в частности, в греческой мифологии в представлениях о мойрах, как дочерях Ночи (Hes. Theog. 211232). С развитием мифологических представлений и эволюцией социальных отношений у различных народов появляются персонификации С., как случая: греч. Тихе, замещающая в эллинистическую эпоху мойр (TU/T) - случай, встреча), др.-рус. Устреча, серб. Cpeha и Несpelia, рим. Фортуна; ср. также славянские поверья о девице, приносящей счастье бездольному молодцу. С развитием культа римской Фортуны, которая первоначально (так же, как и греческая Тихе) осмыслялась как счастье, удача, появляется (наряду с доброй) и злая фортуна. Особые персонификации счастья и несчастья известны и во многих других традициях (напр., индийская богиня счастья Лакшми); ср. противопоставление доли и недоли в славянской, удачи (hamingja) и неудачи (o´hamingja) в скандинавской традиции, а также персонификации представлений о несчастливой С. типа славянских - Беда, Горе, ГореЗлосчастие, Кручина, Журба, Лихо и др. С.-случай может и благоприятствовать человеку, и отворачиваться от него; в скандинавской традиции распространены сюжеты, в которых удача, как приданное человеку качество, временно покидает его либо передается другому человеку. Идея С., как суда, проявляется в тех версиях греческого мифа, где мойры считаются дочерьми богини правосудия Фемиды (и Зевса), а также в распространенном мотиве взвешивания С.; так же как Фемида, слепой, с повязкой на глазах изображалась иногда и римская Фортуна.

Тема С. постоянно сопрягается с темой души, причем довольно часто С. прямо ассоциируется с последней (маин у эвенков, дзаячи у монгольских народов и др.). Представления о С. нередко связываются с верой в предсуществование и переселение души. В этом случае С. оказывается в зависимости от прежних поступков человека, включая те, которые были совершены носителем души в ее прежних воплощениях; в брахманизме деятельность человека в текущей жизни детерминирует С. души в последующих воплощениях; в том же контексте следует рассматривать и версию, излагаемую Платоном, о том, что жизненную С. выбирает душа, причем на результате выбора сказываются "привычки предшествующей жизни" (R. Р. Х 617е-620е).

Отредактировано Luleet (2005-06-11 00:42:50)

0

70

СУДЬБА

С. может записываться на листьях священного дерева (в некоторых традициях Юго-Восточной Азии), свитке или в специальной книге (ср. упоминание "пишущих фатов" у Тертуллиана, китайские представления о книгах С., хранящихся в загробном мире, с обозначением основных событий и продолжительности жизни каждого человека, а также известные у различных народов поговорки типа "На роду написано"), вырезаться на камне (скандинавские руны), представляться в виде какого-либо предмета, например горящего полена (греческий миф о Мелеагре) или свечи, ассоциироваться с дорогой (путем), странствиями, водами загробной реки (Aeschyl. Sept.). С. прядут в виде нити хеттские богини С., греческие айсы, мойры (иногда Зевс и другие боги), римские парки, скандинавские норны, живущие в корнях мирового дерева - ясеня Иггдрасиль; характерно, что в дагомейской мифологии богиня гадания и С. Фа (Гбаду) была дочерью (в ряде вариантов - матерью) Миноны - богини женщин, занимающихся прядением (следы представлений о С. как нити проявляются в современной обыденной речи, в выражениях типа "Связать С. с кем-либо или с чемлибо"). По сообщению Платона (Р. X 616 след.), вероятно, восходящему к более древнему мифологическому источнику, матерью мойр является богиня необходимости Ананка, держащая на коленях веретено (образ, соединяющий мотив прядения и идею мировой оси). Эвенки представляли С. как невидимую нить, идущую от головы человека в верхний мир, к верховному божеству (в долганском мифе к верхней душе), который иногда именуется также как С. - Маин; у эвенков и долган (так же как в греческой, римской, германоскандинавской и других мифологиях) разрыв нити означает смерть (у нганасан нить С., или жизненная нить, отождествляется с солнечным лучом, а разрыв нити осуществляется луной). В шаманских мифах монгольских народов счастливую С. дарует созвездие Большой Медведицы. В японской фольклорной традиции с идеей С. связывается небесная дева Ама-но Сагумэ, спутница божества Амэ-но вакахико, предсказывающая счастье и разгадывающая сны. Связь С. с астральной символикой, с солнцем, луной, звездами (знаками зодиака) зафиксирована у большинства народов. Считалось, что у каждого человека имеется своя звезда, которая рождается и умирает (падает) вместе с ним (в других вариантах со звезды приходит и на нее возвращается человеческая душа). Эти воззрения, вписывающие человеческую С. в единый ритм космоса, сохранялись в обыденном сознании на всем протяжении средневековья, что (кроме многочисленных астрологических сочинений) находит отражение в летописях, хрониках, агиографической литературе и пр., и продолжают удерживаться в некоторых современных традициях, особенно в странах Востока. Широко распространено соотнесение С. со временем, которое (как и пространство) является сферой ее развертывания и реализации. В иранской традиции распространяется культ Зервана - божества вечного времени и С. (в зерванизме Зерван - отец Ахурамазды и Ангро-Майнью). В доисламских представлениях арабов формируются (под иранским влиянием) понятия С. (дахр, заман) как времени, неодолимое течение которого определяет все сущее в мире; ср. распространенное во многих языках употребление термина "время" в значении предустановленного (назначенного) срока, рокового момента, а также соотнесение счастья со временем, а несчастья - с безвременьем. С. соединяет прошлое и будущее: дагомейская Фа считается хранительницей ключей от будущего. Тесно связанная с оппозицией сакрального и профанного, вечного и временного С. выступает как своеобразный медиатор между ними, как способ реализации божественного в человеческом, как земной (временный) аналог небесного (вечного, бессмертного), что вновь отсылает мифологему С. к отмеченной выше оппозиции "жизнь - смерть". Во всяком случае, в большинстве традиций смерть, как и рождение, - обязательный и неотъемлемый компонент представлений о С. В древнеарабской мифологии С. (манайа,тапауа) нередко трактуется как предопределенная каждому человеку смерть (с распространением ислама термин "манайа", утрачивая первоначальный фаталистический оттенок, использовался в качестве прямого обозначения смерти). В шумеро-аккадской традиции "умереть" также означает встретить свою С. (шимту), незримо сопровождающую человека в течение всей его жизни (некоторые исследователи трактуют шимту как некий акт, предопределяющий каждому человеку при рождении индивидуальную участь, долю, включая продолжительность его жизни). Характерный для шумероаккадского мировосприятия элемент трагизма в трактовке проблемы С., как следствие осознания невозможности личного бессмертия и неизвестности того, что ждет человека после смерти, получает выражение, в частности, в персонификации С. в виде злобного существа Намтар, являющегося одновременно и божеством смерти (ср. образ Манат в древнеарабской мифологии). Египетская мифология с характерной для нее упорядоченностью представлений о загробной жизни в значительной мере переносит проблему С. из сферы посюстороннего земного бытия в сферу эсхатологии.

С оппозицией профанного и сакрального сопряжена и проблема взаимосвязи С. и воли богов, включая (помимо собственно божеств С.) высших богов пантеона. С. может быть и подвластна богам, ассоциироваться с их волей, и, напротив, властвовать над ними; этим двум вариантам соответствуют формулы, приводимые Геродотом: "Не может человек отвратить то, что должно совершаться по божественной воле" (Herodot. IX 16); "Предопределенного судьбой не может избежать даже бог" (Herodot. I 91), первая из которых вложена в уста воина-перса, а вторая произносится дельфийской Пифией. По свидетельству Павсания, "С. повинуется одному только Зевсу" (Paus. I 40, 4); в Олимпии, Аркадии, Дельфах Зевс почитался в качестве предводителя мойр (Paus. V 15, 4; VIII 37, 11; X 24, 4). В то же время в "Илиаде" Зевс взвешивает С. на золотых весах, две чаши которых воплощают жизнь и смерть, и при этом остается безучастным к результату взвешивания (Нот. II. XIII 69 след.; XVI 658; XXII 209 след.). В других случаях Он вынимает из двух сосудов добро и зло и без разбора ("вслепую") раздает их людям (Нот. II. XXIV 527 след.); тем самым Зевс фактически сам отождествляется с иррациональным началом С. и вполне сопоставим с другими ее персонификациями. К распределению С. причастны скандинавский Один, монгольский Дзаячи, сочетающий функции бога-творца и божества С., шумероаккадское лунное божество Нанна, являющееся также владыкой оракулов и предрешений С. (ср. в этой связи библейские мотивы "доли из чаши" и жребия, соотнесенные с волей Яхве, который "праведен, любит правду"; Пс. 10, 5-7; 15, 5) и др.

Мифы и сказания о С. тесно связаны с ритуалами узнавания, предсказания С., включая С. индивида, коллектива, конкретного действия или события, будь то военное сражение, охота, будущий урожай и др. Способом такого узнавания С. могут выступать пророчества, гадания (от римских ауспиций до славянских гаданий по "чертам и резам" и японских - по трещинам на черепашьих панцирях), жребий [в Греции архаический жребий представлял собой кусок, т. е. долю, часть жертвенного животного (Hes. Theog. 534-557), позднее кусок дерева, камня и т. п.], магические действия, а также сны и сновидения, в свою очередь требующие истолкования.

В развитых мифологических системах и раннефилософских конструкциях, сохраняющих живую связь с мифом, получает разработку мифологема С. как универсального космического начала, стоящего над (или, во всяком случае, за) богами и отождествляемого с мировой необходимостью или мировой справедливостью. В греческой традиции такое представление связано с образом Адрастеи (Немесиды). Закону Адрастеи - неизбежной и неотвратимой С., подчинено, согласно Платону, движение душ по небу (Phaedr. 248 с); ср. гегелевскую трактовку античных представлений о С. как простой или абсолютной необходимости, царящей над "всем", включая "светлый круг конкретных, живых богов". Олицетворением установленного богами природного и социального порядка выступает египетская Маат, которая причастна и к определению посмертных С. людей. В иранской и связанных с ней традициях с идеей С. соотносится представление о некой божественной сущности (Фарн), дарующей власть, богатство, удачу и осмысляемой в ряде текстов как С. Место С. в ряде традиций Древней Индии занимает понятие кармы (букв. "деяние"), правящей власть над богами и людьми (в "Махабхарате" "врожденная карма" заставляет человека исполнять "помимо воли" то, чего он не хочет делать "по заблуждению") и в свою очередь подчиненной закону мирового космического порядка - риты; ср. также многозначный прин цип "дао" в китайской религиозномифологической и философской традиции. С необходимостью отождествляли С. многие древние философы Индии, Китая, Греции; римские стоики создали универсальную концепцию космоса как мирового государства, управляемую С. (фатумом), следовать предначертаниям которой - высшее назначение человека ("Судьбы ведут того, кто хочет, и влачат того, кто не хочет"; Seneca. Epistolae ad Lucilium. 107, 11). Вместе с тем представления о С. как необходимости несли и определенную этическую нагрузку, оставляя индивиду некоторую возможность выбора, возможность отодвинуть либо, наоборот, приблизить роковое сцепление обстоятельств (ср. в "Одиссее" действия Ахилла, С. которого связана с убийством Гектора, а также слова Зевса о людях, действующих вопреки С.; Horn. Od. I 33). Мотив выбора в сочетании с готовностью человека встретить уготованную ему С. (что в рамках каузального мышления Нового времени нередко трактуется как вызов С.) особенно характерен для более поздних версий того или иного мифологического сюжета, а также для героического эпоса и сказочного фольклора различных народов (ср. в этой связи распространенный сюжет о богатыре на распутье). В мифологии монотеистических религий (иудаизм, христианство, ислам) функции С. в принципиально переосмысленном виде поглощаются концепцией божественного провидения, согласно которой все сущее, включая жизнь, поступки и действия каждого человека, детерминировано (предопределено) волей единого и всемогущего бога. Однако победа монотеистического бога над С., избавлявшая человека от превратностей С. как иррационального начала, не избавляла его от иррациональности реального социального бытия, которая лишь усугублялась фаталистической концепцией предопределения, характерной для некоторых направлений в христианстве и исламе (к тому же, благодаря детально разработанной сюжетике страшного суда, христианство и ислам в определенной степени наследовали и эсхатологические мотивы, связанные с мифологемой С.). Вследствие этого идея С., выходя из сферы мифа, продлевает свое существование в сфере философско-теологических спекуляций, художественнопоэтической символики и пр. Многие авторы европейского средневековья используют латинские (fortuna и др.) и местные термины, обозначающие С. как синонимы терминов "провидение", "предопределение". Боэций (5-6 вв.) пытался обосновать существование С. (fatum) как подчиненного по отношению к провидению начала. Напротив, в эпоху Возрождения П. Помпонацци (15-16 вв.) в трактате "О фатуме, свободе воли и предопределении" возвращается к позднеантичным (в духе стоицизма) представлениям и объявляет бога безличным началом, совпадающим с фатумом. Образ С. (Фортуны), сада Фортуны, мельницы Фортуны и особенно колеса Фортуны (с широким спектром импликаций - от солярного символа до орудия смерти) получает широкое распространение в средневековой и ренессансной литературе и иконографии в качестве одного из универсальных образов, воплощающих космический порядок (ср. древнерусские представления о взаимосвязи колеса С. - "счастного колеса" со "звездным движением"). Отражением веры в С. является и увлечение астрологией и магией, вспыхнувшее с новой силой в эпоху Возрождения. С. оставалась также действующим элементом народных верований и представлений, испытавших, разумеется, существенное влияние официальных концепций предопределения и свободы воли (ср. русские пословицы: "Господня воля - наша доля", "Всякую долю бог посылает", "Воля, неволя - такая наша доля" и др., а также: "Не в воле счастье, а в доле"). Свидетельством веры в С. могут служить многочисленные фольклорные сюжеты о добрых и злых духах, в частности о феях (сам термин "фея", итал. fata, франц. fee, восходит к лат. fatum, "фат"), устойчивая традиция рождественских, масленичных и прочих гаданий (в частности, гаданий девушек о будущем супруге - суженом, т. е. предназначенном С.) и др. Впрочем, и в официально признанной вере в ангелов в христианстве и в джиннов в исламе (особенно в ее обыденной интерпретации) многие исследователи склонны видеть отражение более ранних представлений о демонах, гениях и других носителях С. В повседневных представлениях ислама сохраняется вера в существование особого, несводимого к предопределению и неотвратимого, фатального начала (kismet, букв. "распределение", "часть", "доля"), определяющего личные С. людей.

В Новое время связь с мифологическими представлениями о С. проявляется в теоретических построениях и практике романтизма, у последователей "философии жизни" и некоторых представителей новейшей буржуазной философии. На обыденном уровне понятие С. используется для обозначения непредвиденного стечения обстоятельств, стихийного хода событий. В литературе и искусстве 19 и особенно 20 вв. понятие С., наследуя старые мифопоэтические мотивы, дополненные современными социокультурными, философскими, этическими ассоциациями, нередко выступает как многозначный и сложный символ жизненного пути человека, народа страны или всего человечества, который приобретает в творчестве различных художников как оптимистическую, так и пессимистическую окраску.

0

71

Драконы на Руси

Знали огненных змеев и на Руси. Например, в 1092 году летописец записал: „Стали темны облака, и протянулся из-за них змей великий, голова в огне, а головы три, и пошел от него дым, и начался шум, словно гром“.

Похожи русские огненные змеи на огняников и характером. В известном „Словаре русских суеверий“ М. Чулкова, вышедшем в Санкт-Петербурге в 1782 году, говорится: „К некоторым женам и девицам летают ночью огненные змеи, отчего те женщины весьма худеют. Проезжающие в зимнее время ночью по полю видят падающие с неба звезды, кои также почитают за огненных змеев, и, крестяся, произносят слова: „Аминь, аминь, рассыпься;“

А вот какое поверье, записанное в Саратовской губернии, приводит исследователь-фольклорист прошлого века, член Императорского Географического общества А. Н. Минх:

„Летает огненный змей по свету, рассыпается он в полночь искрами на крыше дома, в котором покойник; обращается в оплакиваемого, поздоровается и начнет говорить, только шепотом; приносит с собой лакомства и деньги; поутру лакомства обращаются в камни, а деньги — в черепки“.

Русь, Киев
…В колеснице с драконами огненными полетел Кащей над землею. Он на птиц посмотрел — птицы смолкли в лесах, над травой пролетел — и засохла трава. На скотину взглянул — повалилась скотина, на деревья — засохли деревья…

В былинах XI века говорится, что дракон по прозвищу Змей Горыныч долгие годы опустошал окрестности города, пока его не убил витязь Добрыня Никитич, служивший при князе Владимире. В битве со Змеем Горынычем на реке Пучае Добрыня освобождает племянницу князя Запеву Путятичну (или его дочь Марфиду).

…все божества [славян] участвуют в борьбе главного бога Перуна со Змеем. Перун ведет борьбу или со Змеем, или со Змеиным царем…

…И вот виделось в Нави; там Огнебог влачась уходил от причудливого Змея. И затопляя землю, текла кровь из Змея, и он лизал ее. И тут пришел сильный муж, и рассек Змея надвое — и стало два (Змея), и рассек еще раз — и стало четыре. И этот муж возопил богам о помощи.

И те пришли на конях с неба и того Змея убили, потому что сила его не людская, не божеская, а — черная. И этот Змей — суть враги, приходящие с юга. Это боспорские воины, с которыми наши деды сражались. В Суроже свет будет над нами. И мы идем туда, где видим горящую землю… у Лукоморья всякий день обращаем взор к богам, которые есть — Свет. Его же мы называем Перун, Дажьбог, Яр и иными именами. И поем мы славу богам и живем милостью божьей, до тех пор, пока жизнь имеем. В Суроже были враги наши, которые змеями ползли и грозили нам болями, и смертью, и лишением живота. И всем им явился бог сильный, и бил их мечом — молнией, и они испустили дух.

И Сурья светит на нас и к нам, и все увидели сначала, как славу Сурьи застилает Дедова тень, приносящая зло, и как от той тьмы изошло злое племя демонов — дасу. И то злое племя на пращуров наших натекло, и напали они, и потому многие ушли и умерли. Хотят, чтобы земля наша отошла к грекам, но мы ее не отдадим, потому что она наша, и мы не упустим ее. А сотворенный тот Змей — есть погибель наша.

Георгий Победоносец
Георгий Победоносец, христианский святой, великомученик. Согласно христианскому преданию, уроженец Каппадокии (на территории современной Турции). Замучен в 303 во время гонений на христиан при римском императоре Диоклетиане; день памяти отмечается 23.4(6.5). Покровитель земледелия и скотоводства. На иконах, гербах и других предметах изображается в виде конного воина, поражающего копьем дракона („Чудо Георгия о змие“ ). Георгий Победоносец — герой многочисленных сказаний, песен, легенд у христиан (у русских под именем Егория или Юрия) и мусульманских народов.

Горыныч
Русские былины повествуют, что живет крылатый семиглавый дракон Горыныч на Сорочинских горах в глубокой пещере. Хранит он там разные сокровища и похищенных девиц, за которыми летает на Святую Русь. Не раз сходились в битвах с Горынычем богатыри, сам Добрыня встречался с ним не раз.

Однажды — когда повадился дракон прилетать в светлицу к некоей Марине Игнатьевне —

Вынимал Добрыня саблю вострую,
Воздымал выше буйной головы своей:
„А не хочешь ли, я Змей Горыныча
Изрублю на части пирожные,
Разбросаю во чистом во поле?“
А и тут семиглав Змей Горыныч,
Да и хвост поджав, да и вон побежал…
И, бегучи, он, Горыныч, заклинается:
„Не дай Бог мне бывать вновь
к Марине в дом!“
Но не утихомирился дракон и после пережитого страха. Похитил он племянницу князя Владимира Забаву Путятичну, а потом и тетку самого Добрыни — Марию Дивовну. Тут уж борьба пошла не на живот, а на смерть.

Тучи нет — а только дождь дождит,
Дождя нет — искры сыплются:
Летит Змеище Горыныще.
А как бросился Змей Горыныч,
Чуть его, Добрыню, огнем не спалил…
Но богатырь опять осилил дракона и на этот раз убил его. Много вытекло крови драконьей, трое суток стоял в ней Добрыня, не знал, как выбраться. На четвертый день

Услышал Добрыня голос с небес:
„Ты бей копьем о сыру землю,
Сам копью приговаривай:
„Расступись-ка, матушка-сыра земля!
Пожри-ка всю кровь змеиную!“
Добрыня так и сделал. Ушла под землю драконья кровь. С тех пор на Руси жить стало легче.

Все это рассказывают о семиглавом змее былины.

А в сказках Горыныч умеет еще и оборачиваться кем захочет: то добрым молодцем, то камнем, а то и веником. Сражается со сказочным Горынычем Иван-царевич, а если не он, то Иван купеческий сын или Иван крестьянский сын — и, конечно, в конце концов побеждают коварную нечисть.

Хватала
Сказка гласит, что жил-был дpакон по пpозвищy Хватала. Он воpовал y смеpтных лошадей и коpов, котоpыми коpмился, не бpезговал и людьми — сядет y беpега и слизывает пpохожих, как лягyшка комаpов. Один паpенек pешил победить дpакона. Он попpосил кyзнеца выковать гpомадный котел, дpовосекам велел pазвести на площади большой костеp, потом взял y мельника мyки и испек гpомадный пyдинг — свеpхy pyмяный, а внyтpи сыpой. Потом он сел в лодкy и поплыл к дpаконy, котоpый pазлегся посpеди pеки. Хватала yчyял пyдинг и спpосил, чем. это пахнет. Паpенек пpедложил емy попpобовать. Дpакон не заставил себя yпpашивать — пpоглотил пyдинг вместе с лодкой. А паpнишка тем вpеменем yбежал домой. Hочью y дpакона начались колики. Он так мyчился, что pешил для облегчения стpаданий пpоглотить и паpенька, но тот не pастеpялся — когда дpакон сyнyл головy в его окно, он выхватил топоp и одним yдаpом пеpеpyбил емy шею.

Чудо-Юдо
Чудо-Юдо славянских народных сказок — дракон страшный, многоглавый, могучий. И огромный. „Вообще, слово чудо“, — пишет исследователь и знаток русского фольклора А.Н.Афанасьев в книге „Поэтические воззрения славян на природу“, изданной в 1866 году,— в старину означало великана“ — и отсылает нас к словарю церковнославянского языка.

Имя же „Юдо“, как считают многие ученые, восходит к древнеиндийскому слову „йадас“ — водяное животное. Действительно, Чудо-Юдо связан с водной стихией. Появляется Чудо-Юдо всегда из воды. Вот как это описано в одной сказке: „Утка крякнула, берега звякнули, море всколыхалось — лезет Чудо-Юдо, змей шестиглавый“. Он владеет двумя волшебными источниками: если испить из одного — станешь могучим богатырем, из другого — будут волосы золотые.

В другой народной сказке описана встреча на Калиновом мосту, что перекинут через реку Смородину, Чуда-Юда и русского богатыря Ивана Быковича — коровьего сына.

„Вдруг на реке воды взволновалися, на дубах орлы закричали — выезжает Чудо-Юдо шестиглавое. Вот сошлись они, поравнялися, так жестоко ударились, что кругом земля простонала. Чуду-Юду не посчастливилось: Иван Быкович с одного размаха сшиб ему три головы. Снова они сошлись, снова ударились; Иван Быкович отрубил Чуду-Юду и последние головы, взял туловище, рассек на мелкие части да побросал в реку Смородину, а шесть голов под Калиновый мост сложил“.

На следующий день выехало биться с Иваном Быковичем уже десятиглавое Чудо-Юдо. Тут уж богатырю пришлось потрудней.

„Как махнул богатырь своим острым мечом раз-два, так и снес у нечистой силы шесть голов; а Чудо-Юдо ударил — по колена его в сыру землю вогнал. Иван Быкович захватил горсть земли и бросил своему супротивнику прямо в очи. Пока Чудо-Юдо протирал свои глазища, богатырь отрубил ему и остальные головы“… Так победил Иван Быкович десятиглавое чудище. Но и это еще не конец боя. На другое утро…

„Выезжает Чудо-Юдо двенадцатиглавое; конь у него о двенадцати крылах, шерсть у коня серебристая, хвост и грива — золотые.

— А, ты здесь? Зачем пришел?

— На тебя, нечистая сила, посмотреть, твоей крепости испробовать!

— Куда тебе мою крепость пробовать! Ты муха передо мной! Отвечает Иван Быкович:

— Я пришел с тобой не сказки сказывать, а насмерть воевать!

Размахнулся своим острым мечом и срубил Чуду-Юду три головы. Чудо-Юдо подхватил эти головы, черкнул по ним своим огненным пальцем — и тотчас все головы приросли, словно с плеч не падали“.

И сколько Иван Быкович голов ни рубил — все они волшебным образом прирастали обратно. Совсем плохо пришлось богатырю. Но тут…

„Иван Быкович приловчился и отсек Чуду-Юду огненный палец. После этого давай рубить ему головы, сшиб все до единой, туловище на мелкие части разнял и побросал все в реку Смородину“. Тут многоглавым Чудам-Юдам и конец.

Встречаются в славянских сказках и другие существа с похожим именем. Всем, конечно, известно морское чудовище Чудо-Юдо рыба-кит. Его создал на основе преданий и легенд о подводных гигантах Петр Ершов и поселил в своем „Коньке-Горбунке“.

Древний Новгород

„Исследования этого города потребовали концентрации значительных научных сил и превратили Новгородскую археологическую экспедицию в крупнейшее в мире научное предприятие по изучению городских средневековых древностей. Этот особый интерес именно к Новгороду определен несколькими важными причинами. Среди них и выдающееся место Новгорода в истории средневековой Руси, и особенность форм его политической организации, и та роль, которую Новгород играл в системе торговых и культурных связей между Русью, Западной Европой, Византией и мусульманским Востоком, и шедевры его архитектуры и живописи, характеризующие высочайший уровень художественной жизни и состояния творческих сил. Однако не менее важным обстоятельством, определившим неизменное притяжение к Новгороду нескольких поколений историков и археологов, оказалась прекрасная сохранность в его почве всех без исключения предметов, которые когда-либо попадали в землю. Новгород возник на плотных глинистых почвах, не впитывающих воды дождей, паводков и талого снега. Влага до предела насыщала его культурный слой, медленно сочась в Волхов и препятствуя проникновению воздуха. Поэтому в культурном слое Новгорода не было условий для развития микроорганизмов, вызывающих процессы разрушения органических материалов, а металлические предметы в нем покрывались лишь поверхностной пленкой коррозии, предохранявшей их от дальнейшего разложения.“

„В работе по кости начиная с древнейших времен — X века — широко употреблялись все известные тогда декоративные виды орнамента — „звериный“, растительный и геометрический. Все эти мотивы очень часто сочетались с излюбленной славянской плетенкой. Наивысшего искусства новгородские резчики по кости достигли в своих чисто декоративных произведениях — украшениях. Примером таких поделок являются костяные пластины-накладки для одежды и сумок. Излюбленным сюжетом на этих накладках являются образы „лют зверя“ и грозного чудища-дракона — охранителей микромира человека. Эти сюжеты хорошо известны в языческом мифотворчестве древних славян. Фантастические драконы всегда изображались со змеевидным туловищем и крыльями. Фигуры барсов и драконов полны жизни и движения. Их изображения традиционны для средневекового искусства. Упругие контуры шагающих чудовищ подчеркивались рельефными валиками, окаймляющими овалы блях. Встречаются и другие сюжеты, например две бляхи изображают русалок, пьющих из рога. В форме звериных или птичьих голов вырезались навершия для рукоятей конских плеток и посохов. “

„Резная кость новгородской коллекции дает богатейший материал для раскрытия истории культуры Новгорода и показывает умение новгородских косторезов создавать обобщенные художественные образы, достигать выразительности изображения при минимальных пластических средствах.“

Прикамье

„Нет, их [драконов] костей на территории Прикамья еще не находили. Но зато других находок, связанных с Драконом, было достаточно много. Речь идет об изделиях пермского звериного стиля, на которых очень часто присутствует ящер, он же — дракон. Вообще, это существо очень тесно связано с древней историей коми-пермяцкого края. В мифах оно играет заметную роль в религиозном мировоззрении древнего населения Прикамья, является властителем и хранителем подземного мира. Возможно, появление Дракона в мифологии древних коми связано с совмещением образов таких культовых животных, как волк, медведь и змея, которые, по разумению наших предков, тоже были представителями подземного, потустороннего мира. Не случайно в некоторых финно-пермских говорах слово „медведь“ переводится как „чудовище“, „дракон“.

Однако наш Дракон представлен в изделиях пермского звериного стиля и в мифологии как покровитель плодородия. Люди приносили ему жертвы, моля об удачной охоте и хорошем урожае. Словом, сам Дракон не так уж и страшен. Страшнее драконовские „детки“ — чудовищные порождения человеческих пороков.“

Геннадий Селиванов
Из результатов камской археологической экспедиции 1999 года

Якутия
„Написать <…> меня сподвигло одно обстоятельство: в настоящее время я нахожусь в Республике Саха (Якутия) и летом этого года побывал на Ленских столбах. Каково же было мое удивление, когда я узнал легенду о этих Ленских столбах… там опять фигурировал Дракон! Чтобы оценить уникальность этого, необходимо обратиться в глубь истории…

Когда-то давным-давно, нынешние якуты под натиском воинственных кочевых племен монгол и им подобных ушли со своих земель на северо-восток, там, за естественным барьером из горных гряд, тайги и сурового климата, они и остановились (найдя долину у реки Лена и назвав ее „Туаймаада“ — нынешний Якутск). Так они и жили в полной изоляции от всего мира. Это изоляция была нарушена ближе к нашему времени, когда началось активное освоение Сибири новгородскими и архангельскими купцами и казаками. Таким образом, им (якутам) никто не мог „подсказать“ о существовании Драконов.“

0

72

Ну вот, появилось у меня свободное время, так што расскажу - ка я ещё какую-нибудь легенду.. какую бы выбрать? А вот..

....Во времена, когда миром правили боги, воители и короли, простой народ искал защитника. И им стала Зена, королева, заколённая в боях..Хм..
нет.. пожалуй это историю мы на потом оставим  ;)

А сейчас расскажу-ка я О Всё Видавшем - эта история занесена на одиннадцать глинянных табличек со слов СИН-ЛЕКЕ-УННИННИ, заклинателя - из этих-то табличек мы и узнали о Всё Видавшем (хотя не только из них, но об этом - позже).

Итак, жил-был Гильгамеш, и было это, как вы уже догадываетесь, очень-очень давно. И был этот Гильгамеш крут до неприличия. Слишком крут. Говорили, даже, что он как бы на две трити бог – и лишь на одну человек (Геркулес, и то был богом только наполовину, а это Гильгамеш – сразу на две трети, неприлично как-то).
И до того он был силён, стольким успел люлей навешать, что мужчины Урука (это город такой был) стали жаловаться богам. Доносы писали. На глиняных табличках.
Можете себе такое представить? Глиняная табличка с клинописью, гласящей:
«Гильгамеш – враг народа и шпион», ну или, к примеру «Гильгамеш – вредитель, я сам третьего   дня видел, как он народное достояние портит в лице девушек».
Ну, может и не писали они доносов, может в молитвах своих жаловались – не важно. Важно то, что они попросили Аруру создать кого-нибудь, равного Гильгамешу по силе, дескать, пусть развлекаются, а мы передохнём.  Ну, делать нечего, раз народ просит, Аруру начинает лепить из г.... из глины человечка.
Што получилось, сама не поймйт.. зверь – не зверь, человек – не человек.
По всему телу волосат, на голове – и восвсе причёска женская. Одежды никакой.
Ни людей, ни мира не видел. Зовётся Энкиду.  И стал этот самый Энкиду наподобие Тарзана, не того Тарзана, который на Королёвой женился, а совершенно другого, про которого Берроуз книжки писал. Со зверями стал тусоваться, вопщем.
А лес тот, вообще-то заповедником не был, а был наоборот открыт для охоты, причём в любой сезон. И заметил Энкиду охотник один, когда Энкиду пил воду вместе со зверями (ну правильно, нормальные люди водку пьют с друзями, а этот со зверями и воду). Испугался охотник. Подходить даже не стал. Наверное подумал, что с трезвенниками лучше не связываться, или побоялся, что это такой гей лесной (по причёске судя) и решил своей задницей не рисковать лишний раз. К тому же охотник позабыл дома вазелин. 
Через какое то время этот самый охотник или не удавшийся гей – кому как больше нравится – пришол жаловаться к Гильгамешу. Поселился, говорит, в лесу вредитель один – спасу от него нет. Я ямы выкапываю (ловчие), а он – закапывает. Я силки ставлю – он их портит. Охотиться тоже не даёт, уж больно страшно подходить к нему. И звери все за него, сволочи. Бывает, как залезет на лиану, и давай на ней кататься, типа тарзанку себе сделал. И вопит нечеловеческим голосом.
Поди, говорит, да сделай хоть што-нибудь, зря штоли ты Герой?
Гильгамеш тоже не дурак.. Страшно ему за свою задницу стало. А ну как и вправду чудище лесное на него позарится? А вазелин ещё третьего дня закончился, а новый купцы тока через месяц завезут... Призадумался Гильгамеш.... И наконец, вспомнив о джентельменском воспитании, решил «Ladies First!» дамы вперёд, тобишь. Обратился Гильгамеш толи в вип-сауну, толи в эскорт агентство, не заню, как там у них, у шумеров это называлось, и заказал блудницу. И решил сначала её подослать Энкиду, штобы он силы на блудницу потратил, и на него самого не зарился.
Ну что дальше было? Ясное дело што. Привёл охотник блудницу к водопою, где Энкиду ошивался. Она ему сеанс стриптиза устроила. Энкиду заинтересовался.
И, как написано в таблицах (ох уж эти мужчины, любят преувеличивать – сил нет!):
«Шесть дней миновало, семь дней миновало --

Неустанно Энкиду познавал блудницу,

Когда же насытился лаской,

К зверью своему обратил лицо он.

Увидав Энкиду, убежали газели,

Степное зверье избегало его тела.

Вскочил Энкиду,-- ослабели мышцы,

Остановились ноги,-- и ушли его звери.

Смирился Энкиду,-- ему, как прежде, не бегать!

Но стал он умней, разуменьем глубже,--

Вернулся и сел у ног блудницы,

Блуднице в лицо он смотрит,

И что скажет блудница,-- его слушают уши.»

Лично я сильно сомневаюсь насчёт семи дней. Это сколько же он съел виагры и амфитамина? Ну да ладно. Блудница та и говорит Энкиду: ну посмотри на себя?
С твоими данными, да в лесу жить? Приводи себя в порядок и давай в город дуй, стриптизёром будешь, цены тебе не будет, если повезёт – на Королёвой женишься...(какая, к чёрту, Королёва? Не было её там. Вроде бы не было.)
Ну и вот, повела та блудница Энкиду в город, прямо таки за руку повела.
А Энкиду и сам был рад пойти, хотелось ему друга. Вот они и пошли в город.
По пути встретили пастуший лагерь. Те, яное дело, перепугались, но деваться некуда. Тогда блудница обучила Энкиду есть по-человечески и пить пиво. Ну, не совсем пиво, сикеру. И стал Энкиду на человека похож. Оделся поприличнее, эпиляцыю сделал, причёску нормальную, всякие-там елеи, масла и благовония в дело употребил. Красавец-мужчина стал, как блудница говорила, «красотою богу подобен». Поработал какоето время Энкиду пасстухом – отгонял зверей всячесих от стада. Ну и, само собой, встретил, наконец, Гилгамеша. Естесственно, стали они силами мериться, а увидев, што друг друга достойны, подружились. А, подружимшись, решили какой-нить подвиг вместе совершить. Гильгамещ всё плакался, што без дела сидит, вот и решили. Пошли они вдвоём в лес, мочить Хумбабу, охранявшего священные кедры. Естесственно, замочили они Хумабабу.
    Через какое-то время является Гильгамешу сама Иштар. Будь, говорит, моим мужем, и будет тебе счастье. Другой бы, конечно, и не задумываясь... А Гильгамеш – нет, Гильгамеш не такой. Я, говорит, для тебе всё што хочешь сделаю, и ничего мне для тебя не жалко, только мужем тебе не стану. (Видать, подружились они с Энкиду очень крепко ) Ну, и штобы отмазаться от репутации гея, а может и всерьёз, Гильгамеш стал перечислять, с кем Иштар уже была и кого кинула.
Ну, Иштар ясное дело обиделась и натравила на Гильгамеша быка. Огромного быка. (В смысле животное такое, быка, а не глупого и агрессивного человека ).
Опять же, этого быка наши друзья убили. А корень его бросили Иштар в лицо.
Неслыханная наглость.
Боги созвали срочное совещание. Постановили: Энкиду убить.
Энкиду и умер, а что делать-то?
Гильгамеш горевал. А заодно и понял, что ведь и сам он смертен.
Куда денется вся его сила, когда он умрёт? Что с ним станет?
Потом был плач Гильгамеша по Энкиду.
Повелел Гильгамеш памятник поставить  для Энкиду, а потом взял, да и убёг в пустыню. Испугавшись смерти.
В пустыне он, ясное дело, встретил людей-скорпионов.
Они его спросили, зачем он такой «на две трети бог» по пустыне шляется.
Гильгамеш сказал, что забоялся смерти и вообще ищет ответы на кучу  вопросов.
Человек-скорпион объяснил, куда Гильгамешу идти.
Итак, зашел Гильгамеш в канализацию. Или метро. Или просто какое –то подземелье – вобщем, долго – предолго ходил под землёй, пока не встретил какую-то богиню. Она его тоже спросила, зачем он шляется незнамо где, он и ей ответил.
А она ему: брось ты это делор, радуйся пока живёшь. А он ни в какую.
Тогда она его направила к типу одному, который переправой заведует. Он и пошел.
А переправиться он хотел, конечно же через реку смерти. Нашел он типа того, тот научил Гильгамеша как переправиться.
Переправившись и ещё малость побродив, Гильгамешь встретил таки одного человека, ставшего бессмертным. Встретил, и спросил: вот смотрю я на тебя, ты и ростом не выше меня и лицом не более красив, отчего же боги тебя бессмертным сделали? Ну, то ему секрет – то и раскрыл. Рассказал он Гильгамешу, что он ни кто иной, как выживший после всемирного потопа, когда боги землю затопили. Рассказал он Гильгамешу, как ковчег строил. Про потоп рассказал. В котором уж очень много было похожего на историю Ноя.  Всё рассказал. И как боги дали ему бессмертие – на память.
Много всякого узнал Гильгамеш в этом путешествии.. в том числе, и тайна цветка вечной молодости ему была открыта. Растёт цветок этот на морском дне, он весьма колюч, но ценен. И цветок этот – единственный в своём роде. Гильгамеш привязал к ногам тяжелые камни, спустился на дно – и – вуаля! Цветок найден. Само собой, решил он цветок этот принести в родной город и испытать. Если старик от него помолодеет, значит цветок правильный. (А на себе как поймёшь? Гильгамеш итак был молод)  Пошел он в город... По дороге сделал привал у водоёма, где решил в прохладной воде искупаться. В это время змея стащила его цветок и сбросила кожу, омолодилась. Выходит, зря все старания.
Гильгамешь ввернулся в родной город, увидел его стены и всё понял.
Он понял, что стены эти – и есть его бессмертие,  в памяти людей, и это единственное доступное людям бессмертие, да другого и не надо.

Отредактировано somebody (2005-06-11 19:08:05)

0