Машина смерти
«Травить детей — жестоко, но надо же с ними что-то делать!»
Даниил Хармс
Первый
I
Он сидел напротив, этот военный, и нагло глядел прямо на меня. В глазах, вперившихся в известное место, читалось одно: он не против бы...
Внешность у меня приметная, поэтому я нисколько не удивился, когда на следующем перегоне, благо мы остались вдвоем в полутемном вагоне метро, он подсел рядом и уверенно положил ладонь на мое колено.
Я скосил глаза и увидел наглую, как прыщ на носу, одинокую звезду на его погоне.
— А-а-а,— лениво, но отчетливо произнес я.— Майор, машина смерти.
Он не обиделся, наоборот, казалось, моя издевка возбудила его, и майор с удвоенной энергией принялся терзать мое колено, думая, что этим доставляет мне райское удовольствие. На самом же деле меня просто прельщала возможность отдаться этому недочеловеку, пню со звездочками на плечах, у которого такой похотливый взгляд, развратный рот и, должно быть, по-солдатски крепкий член.
— Выйдем на следующей,— прерывистым шепотом сообщил майор, противно щекоча дыханием мое ухо. Я побоялся, что если не соглашусь, он попытается разложить меня здесь же, и кивнул. Майоровы пальцы от возбуждения еще сильнее впились мне в колено, и я подумал, что обязательно останутся синяки.
Тут поезд вынесло из мрачного тоннеля на ярко освещенную станцию. От внезапного света я прикрыл глаза и почти одновременно почувствовал, как сильные руки оторвали меня от сиденья. Мы выскочили на платформу, пошли по ней к ближнему выходу все быстрее, быстрее, а потом майор не выдержал и побежал, увлекая меня за собой, как на привязи. Он очень торопился, этот майор...
На улице он все так же спешно затащил меня в первый попавшийся подъезд и повлек на самый верх по гулкой темной лестнице. Дом был старый, этажи высокие, поэтому, когда мы добежали до чердачной двери, он довольно сильно запыхался, и я даже начал сомневаться, сможет ли он что-нибудь. Но майор оказался крепким мужиком и, к том уже, человеком дела. Он не стал лезть с сопливыми поцелуями и вонючими ласками, а просто и решительно надавив на плечи, поставил меня на колени перед собой прямо на заплеванный пол.
Я обхватил его бедра, и даже сквозь грубую ткань почувствовал сладострастное биение сильной плоти. Неясные предчувствия возбудили меня, и я начал трясущимися руками расстегивать ему штаны, добираясь до того самого сладкого тепла, которое рвалось наружу из всех этих затхлых тряпок...
Его горячий член тут же ткнулся мне в губы и требовательно вжался в них. Я нежно обхватил его обеими руками и раскрыл жаркий рот, вбирая внутрь это трепещущее чудо природы. Майор веселился, как ишак на воле: дергал ногами, орал во всю глотку и, как полный эгоист, загонял свой член прямо в горло, перекрывая мне всякую возможность дышать. Но при этом растягивал удовольствие: то и дело останавливался, чтобы успокоиться, а затем начинал все сызнова и с удвоенной силой.
В конце концов я почувствовал, что на этот раз он уже будет не в силах сдержаться и кончит. Рука моя проворно скользнула вниз по джинсам, нащупывая за голенищем сапога приятный холодок металла и...
...заточенная вязальная спица вошла в майора, как в масло, точно прошив колотящееся в оргазме сердце. Он только слабо охнул, а его член по инерции продолжал выталкивать из себя липкую сперму прямо мне в рот. Я жадно собирал ее, стараясь не проронить ни капли, и только потом оттолкнул от себя оседающее мертвое тело.
Он лежал, блестя в полумраке остекленевшими глазами, и я плюнул ему в рожу его же поганой клейкой спермой. Она влепилась в щеку и застыла там некрасивой скользкой кляксой. Потом я выковырял из одного погона майорскую звездочку, бросил в карман, криво усмехнувшись (на память!), медленно поднялся с затекших колен и стал неторопливо спускаться по гулкой лестнице: шаг за шагом, ступень за ступенью — всего 142 шага,— и вышел на улицу.
II
Город жил обычной жизнью. Уютный шум наполнил меня, как глубокий вздох. И я прибавил шагу, ведь надо было торопиться домой, к Олегу, да и джинсы неплохо бы простирнуть.
Олег ухе ждал меня и, видимо, сильно волновался. Еще бы! Домой я опоздал впервые за те полгода, что мы жили вместе.
Он вышел в прихожую и внимательно смотрел, как я раздеваюсь, потом все же не выдержал?
— Ну, что случилось?
— Ничего,— соврал я.— Могу я иногда просто так задержаться. Без особой причины?
Олегу мой заносчивый ответ не понравился. Он аж переменился в лице и сразу ушел на кухню, не желая дальше развивать наш спор. Я уныло поплелся за ним следом, мысленно проклиная свою несдержанность и предчувствуя бурю.
На плите пыхтел чайник. Олег выключил газ, а сам сел за стол, подперев лоб обеими руками, и молча уставился в одну точку, давая таким образом мне понять всю степень моей вины. Я подошел ближе.
— Олежка, ну прости,— начал я сдавать свои позиции независимого и гордого существа.— Я просто не подумал, что это тебя так расстроит...
— Не подумал? — поднял на меня Олег изумленные глаза.— Может, к тому же забыл, как серьезно ты болен, и что я отвечаю а твою жизнь?
Это был, честно говоря, удар ниже пояса. В конце концов, как ни обязан я Олегу за свое спасение, он не должен был напоминать мне о болезни. В общем, я обиделся не на шутку. Молча налил себе чая, сел за стол напротив Олега и замер.
Мне очень хотелось тут же расплакаться от унижения и жалости к самому себе, но я сдержался, потому что ничем не хотел показать этому истукану, что он в который раз меня победил, задавил и смешал с грязью, заставил почувствовать свое ничтожество и полную несостоятельность. Я молчал, нагнетая тягостную атмосферу, Олег тоже и не думал извиняться, словом, вечер прошел пошло и бездарно.
Потом легли спать и лежали так под одним одеялом: молча и безотрадно, словно совершенно чужие люди. Я повернул голову, тщетно пытаясь в кромешной темноте различить черты его красивого лица и угадать, о чем он сейчас думает. Во всяком случае мерное дыхание моего друга не выдавало в нем решительно никаких признаков внутренней борьбы.
— Вовчик,— внезапно позвал меня Олег.— А, Вовчик?
— Что,— сердце мое сумасшедше заколотилось, и я тут же авансом простил любимому его сегодняшнюю бестактность.
Сейчас, сейчас он пододвинется ко мне, прижмется к моему благодарному телу, и я раскроюсь навстречу, как цветок в ожидании пчелы...
— Вовчик,— продолжал тем временем Олег.— А где вторая спица из бабушкиного клубка?
Я прямо опешил, настолько вопрос застал меня врасплох.
— Спица? — вяло переспросил я, чтобы хоть как-то оттянуть время и собраться с мыслями.— Понятия не имею. Завалилась куда-нибудь. Завтра поищем.
Мой ответ, кажется, Олега не успокоил, но он не стал больше уточнять и завозился, отворачиваясь от меня к стене. Через несколько минут до меня донеслось ровное сопение: он то ли спал, то ли притворялся, что спал.
Я лежал в полной темноте, совершенно обескураженный, таращил глаза в пустоту и думал, думал о том, что теперь у меня есть страшная тайна, которую я не могу доверить никому на свете, даже Олегу, хотя ближе него у меня никого не осталось.
III
С Олегом мы познакомились на какой-то очередной вечеринке. В той моей жизни вечеринок было множество. Он тогда только что вернулся от своих родителей. Те служили в дипкорпусе где-то в дремучих просторах Африки. Помню, уже тогда Олег поразил мое воображение своей необычной, как бы избыточной красотой, уверенной манерой держать себя, а, главное, бесконечными рассказами об африканской экзотике. Он взахлеб разглагольствовал о странной жизни тамошни?; народов, о красивых легендах и таинственных обрядах полупервобытных племен... Моим друзьям это вскоре надоело, и они разбрелись кто куда, а я остался единственным благодарным слушателем. Мы сидели вдвоем в полутемной маленькой комнатке, которая освещалась только смутной зеленой лампой аквариума, поджав ноги на узеньком диванчике. Олег рассказывал, отчаянно жестикулируя, и на его лице плясали зыбкие зеленые блики. Иногда по стене проползала пугающе громадная тень какой-нибудь рыбешки, из любопытства чересчур близко подплывшей к свету... Я поневоле залюбовался своим собеседником, и уже не слышал слов, убаюканный плавным течением речи. Меня гипнотизировали красивые взмахи его рук, так что в какой-то момент я чуть было совсем не отключился, но вдруг заметил, что Олег уже не говорит, а внимательно смотрит прямо мне в лицо. Очевидно, мое оцепенение продолжалось довольно долго, потому что взгляд у Олега был такой, словно он видит меня насквозь. Заметив, что я пришел в себя, он улыбнулся, но, как казалось, не мне, а каким-то своим мыслям, а потом подался навстречу и, будто прочитав сокровенные помыслы, поцеловал мои сухие губы. Я рефлекторно схватил его за плечи, потянул на себя, и наш поцелуй превратился в вечность...
IV
Утро наступило совершенно внезапно — я только успел прикрыть воспаленные глаза. Сквозь задернутые шторы пробивалось яркое радостное солнце. Постель рядом со мной была пуста, и только промятая подушка и скомканное одеяло напоминали о том, что Олег был здесь совсем недавно. Я провел ладонью по тонкой ткани наволочки. Она еще хранила тепло его щеки. Я сладко зажмурился от нахлынувшей нежности. Вчерашний вечер сразу же показался дурным сном, а утро, казалось, предвещало только самое хорошее. Я бодро спрыгнул с кровати и прошлепал босиком прямо на кухню. Но Олега там не оказалось. Только на столе осталась россыпь хлебных крошек,— следы поспешного завтрака,— а среди них белел клочок бумаги.
«Вовчик! — размашистым Олеговым почерком было начертано на нем.— Не обижайся, но я должен отлучиться по срочному делу. Постарайся как можно скорее найти бабушкину спицу. Это очень важно. Олег.»
Я снял записку и выкинул в мусорное ведро. Легко сказать — найди спицу. Я даже точно знаю, где она, но от этого не легче. Да и спица эта — не просто спица, а важная улика, компромат. Как бы я смог объяснить тому же Олег, например, зачем мне понадобилось ее затачивать? Так что выход у меня, кажется, остался один-разъединственный. Я пошел в комнату и выдернул вторую спицу из бабушкиного клубка. Шерстяной шарик покатился по дну плетенки и, разматывая пушистую нить, мягко ткнулся мне в ладонь.
V
Бабушка... Она всегда была мне самым близким другом. А потом заменила и родителей, когда те погибли в автомобильной катастрофе, и я рос бабушкиным внучеком, не зная горя и лишений. Она любила меня больше жизни и поэтому не жалея сил и не щадя своего немолодого уже организма выхаживала во время той кошмарной болезни.
Первый приступ случился со мной вскоре после вечеринки, где мы познакомились с Олегом. Тогда он пришел к нам в первый раз в гости и принес в подарок небольшую и очень изящную скульптуру из черного дерева. Бабушка пришла в полнейший восторг от подарка, а Олегом была буквально очарована, не меньше, чем я. Она вертела фигурку в руках, а Олег разъобъяснял ей, что это какая-то ритуальная скульптура, которыми обычно пользуются африканские колдуны «водуа». Бабушка делала круглые удивленные глаза, весело смеялась над рассказами Олега о том, как дурачат эти шарлатаны доверчивых аборигенов, не забывая при этом, как и полагается радушной хозяйке, подливать и подкладывать угощение гостю. Потом мы все втроем искали для скульптуры удобное место на книжном стеллаже, наконец устроили ее и долго любовались, как ловко она вписалась в наш совсем не африканский интерьер.
Олежка сказал, что теперь этот забавный черный человечек будет полноправным членом нашей дружной семьи, и заявил, что фигурке надо дать имя. Бабушка долго перебирала разные имена, как бы пробуя их на язык и примеряя к подарку, но ни одно не подходило, пока вдруг Олег не предложил:
— Слушайте, Нина Ивановна, а он вам никого не напоминает? По-моему, вылитый Вовчик!
Бабушка сощурилась, чтобы приглядеться как следует, и вскоре вынуждена была признать — похож. Так у меня появился тезка, а у бабушки— новый любимец. В общем, все складывалось настолько прекрасно, что о большем грешно было и мечтать.
Но тут я внезапно почувствовал, что со мной творится что-то неладное: голова стала будто совершенно чужой, звенящей, как пустой горшок, и сердце забухало прямо в горле, готовое вырваться из открытого рта, которым я пытался охватить тугой волокнистый воздух. И ни один мой судорожный вдох не приносил ни на йоту облегчения. Наоборот, во рту нарастал кислый металлический привкус, перед глазами замелькали искры и черные кольца. Чтобы не упасть, я схватился рукой за стеллаж, он зашатался, угрожающе накренился, по одной роняя на пол книги, полка надрывно хрустнула, и на всю эту книжную кучу сверху плюхнулся мой африканский тезка. Статуэтка упала плашмя, глухо стукнув о переплеты, и скатилась на пол. Олег стоял белее простыни и растерянно смотрел на черную фигурку, уткнувшуюся ему в ноги. Бабушка так же растерянно смотрела на меня. По счастью, я уже пришел в себя и выглядел вполне осмысленно, так что все скоро успокоились и с рвением принялись наводить нарушенный мною порядок.
Олег ловко, укрепил треснувшую полку, бабушка вновь уставила ее книгами. Статуэтка тоже была подружена на свое место. По счастью она почти не пострадала, только на уровне виска виднелась небольшая вмятина, впрочем, никто не придал этому особого значения...